( 1853 - 1916 )

унаследовал от матери ее энергию и работоспособность и уже в 15 лет сделался ее правой рукой и помощником. Через некоторое время он купил лошадь, сбрую, телегу и сани, дополнив зимний промысел матери подвозом провианта и снаряжения на открывшиеся тогда рудники.

Женился он на своей сверстнице, когда обоим было по 16 лет. Со временем жена стала основательней мужа характером и проницательней умом: хотя он был человеком дельным и трудолюбивым, в нем чувствовалось много детского. Позднее она любила рассказывать, как по случаю их помолвки - за год до свадьбы - мать наготовила сласти и пирожные для гостей. Все продукты хранились в подполе. В каждой избе в полу горницы или кухни было покрытое деревянным щитом отверстие, которое вело в подпол глубиной 2 - 2,5 метра. Там держали молоко и другие продукты, сберегая их зимой от мороза, а летом от жары. Когда собрались гости и мать спустилась в подвал за угощением, она к своему ужасу увидела, что от сладкого остались одни крошки: жених время от времени лазил в подпол и "пробовал" пирожные. Он был ужасный сластена.

Абрам отличался железным здоровьем. Зимою он парился в бане на верхней полке, а затем выскакивал в сугроб, растирался по крестьянскому обычаю снегом и снова бежал в парилку. После свадьбы молодая работала как каторжная, да и тогда, когда дела пошли на лад и у нее в помощницах были 3-4 девушки крестьянки, она продолжала трудиться непокладая рук. К этому вынуждали примитивные условия жизни в заброшенной деревушке... Дети позднее вспоминали картину своего детства: мать с утра до вечера хлопочет по хозяйству, дом полон ребятишек (в 28 лет у нее было уже шестеро детей).

Когда старшему сыну исполнилось 11 лет, отец отвез его в Иркутское техническое училище. Две старшие сестры обучались дома у преподавателей - ссыльных революционеров. В те времена не было принято посылать девочек в гимназию, а средств отца хватало на содержание в Иркутске только одного из трех сыновей.

Абрам был занят своими делами. Сначала он разъезжал с продуктами по окрестным рудникам, но со временем сам взялся за горное дело, сначала на арендованном участке, а после на делянках, приобретенных у известных в Сибири золотоискателей: Сибирякова, Базанова и Базилевского, покинувших край и переселившихся в Москву и Петербург. Абрам был любитель лошадей и большой их знаток. В Баргузине он держал 10-12 лошадей, а на соседнем прииске, где имелись просторные пастбища, постоянно выращивал по 50-60 голов молодняка. И сын его, живший здесь же на прииске и ходивший за лошадьми, унаследовал от отца эту страсть... Дети, были чрезвычайно довольны демократическим отношением своих родителей к крестьянским парням и девушкам, бывшим у них в услуге... Отношение к служившим у них было одинаковое, евреи ли они, русские или буряты. У матери это шло от глубокой душевной мудрости, а не какого-то расчета. Только благодаря ей никто из детей не пострадал от большевиков после революции. У них, разумеется, отобрали все до нитки, но никто не был арестован и никому не причинили зла.

Многие жители Баргузина, в том числе Абрам и некоторые другие члены его семьи, свободно владели бурятским языком. Абраму нравились бурятские песни, он напевал их дома и в компании бурятов.

Отношения семьи с окрестными крестьянами были самые дружеские.

Постоялых дворов в Баргузине не имелось, и приезжавшие в город знакомые крестьяне останавливались у Новомейских. Они, в свою очередь, ночевали у крестьян, когда выезжали в села. Сыновья ездили по отцовским делам - переговоры приходилось вести относительно условий поставки сырья, строительного леса, дров и т.п. С годами семья становилась все зажиточнее и в 1914 году, за несколько месяцев до начала первой мировой войны Абрам ненадолго посетил Палестину.

Умер Абрам скоропостижно в 1916 году. Вот как об этом вспоминает его старший сын:

"Летом 1916 года я руководил работой драги. Лед на реке сошел, тонкий слой грунта на дне русла также оттаял, однако добычу начинали лишь в июне. Отец и брат с двумя детьми приехали навестить меня. Они пробыли на прииске неделю. Отец сказал тогда, что это его последняя поездка в тайгу, да и поехал он только потому, что обещал показать внукам таежные леса...

Я постарался отвлечь его от этих печальных мыслей - ведь ему тогда было всего 63 года, и здоровья он был завидного.

- Достаточно я в своей жизни потрудился,- сказал он мне, - пора на покой.

Неделю спустя я поехал проводить его на соседний рудник, которым заведовал брат. Выехали мы верхом утром, а приехали заполночь. Отец подробно рассказывал о новой больнице и добавил:" - До того хороша, что я думаю переночевать там на обратном пути. Фельдшер, правда, говорит, что у него лежит несколько заразных, но я этого не боюсь."

Прошло трое суток. Под вечер я стоял на берегу, наблюдая за работой драги, как вдруг увидел всадника. Брат прислал мне письмо, в котором извещал, что отец тяжело заболел и просит меня срочно приехать. Мы скакали день и ночь и наутро вышли к руднику. Я увидел ползущий к небу столб дыма и понял, что отца нет уже в живых: дым шел от костра, разложенного, чтобы отогреть землю для могилы.

Дело было так. Из-за продолжительной езды верхом отец стер себе на ягодице кожу и образовалась ранка. Фельдшер приложил мазь. Появилось покраснение и у отца поднялась температура. Выяснилось, что фельдшер явился к отцу прямиком от постели одного из заразных больных и, по-видимому, даже не вымыл руки. На следующий день краснота распространилась на лицо, и за несколько часов до моего приезда отец скончался.

Зимою мы перевезли прах отца в Баргузин."

Из воспоминаний М. Новомейского

"От Байкала до Мертвого моря", Израиль, 1979г.