Глава десятая
ПУТЕШЕСТВИЕ В ЭРЕЦ-ИСРАЭЛЬ
Итак, свершилось: я отправился в Палестину. С того момента, когда выяснилось, что я смогу предпринять это путешествие, я на несколько месяцев ушел с головой в изучение географии и истории этого края и перечитал все, что нашел о его экономическом положении. На пасхальные каникулы я поехал на несколько дней в Бирчингтон-он-Си на Айл-оф-Тенет в семью Герберта Бентвича. Это была семья музыкантов, популярная в то время, как в Лондоне, так и в Эрец-Исраэль. Оттуда я уехал в Италию и отплыл из Генуи в Порт-Саид на судне "Норддойчер-Ллойд".
Палестина тогда входила в состав Оттоманской империи, и турки с большой тревогой следили за массами русских евреев, весьма лево настроенных и стремившихся обосноваться в стране, — шла эпоха первоначального освоения новой Эрец-Исраэль. Был введен тщательный контроль паспортов. Для въезда мне пришлось приобрести пресловутую "красную записку", причем стоит вспомнить, что тогда это было в новинку, ибо общепринятой сейчас системы паспортов и въездных виз еще не существовало.
Путь до Порт-Саида с заходом ненадолго в Неаполь, помнится, продолжался пять суток. Оттуда мы вышли на маленьком каботажном баркасе и на следующее утро бросили якорь в яффском порту. Вид этого древнего города, раскинувшегося передо мной, взволновал мою душу. Воспоминания детства и какие-то новые незнакомые чувства нахлынули на меня, когда я смотрел на близкий берег Эрец-Исраэль, колыбели еврейского народа.
Однако мое волнение было вызвано не только национальными эмоциями и не только ожиданием встречи со Святой Землей. То была и моя первая встреча с древним миром, к которому я всегда испытывал особый интерес. Сам я родился, воспитывался и работал в новом крае, который совсем недавно открыл разбойный казак, переваливший со своей шайкой через Уральские горы, в стране без истории и фактически без прошлого. Когда уроженец Сибири попадает, в старые европейские страны, такие, как, например, Великобритания или Франция, его покоряет вид замков, парков, соборов, парламентских зданий — свидетелей многовековой культуры. А ведь тут я готовился ступить на землю, чья история измеряется не веками, а тысячелетиями.
Яффа, известная нам с библейских времен, некогда была городом сидонийцев и за тысячи лет своего существования пережила многочисленные трагические метаморфозы. Временами она процветала и достигала вершин развития, временами разрушалась и влачила жалкое существование под игом чужеземных поработителей. Евреи жили здесь со времени покорения страны Иехошуа Бин-Нуном, но подлинно еврейским этот город стал лишь в 150 году до нашей эры, после победы Маккавеев над сирийцами.
В 68 году нашей эры Яффа была разрушена римлянами. К моменту появления крестоносцев в ней уже снова бурлила жизнь, но город то и дело переходил из рук в руки и тяжело пострадал. Затем о Яффе вообще забыли на много столетий. Менее чем сто лет назад это была деревушка, насчитывавшая всего пять тысяч жителей, в том числе сто двадцать евреев. Однако в 1911 году, ко времени моего приезда, здесь жило уже около пятидесяти тысяч человек, в большинстве мусульман, а евреев насчитывалось около восьми тысяч. Своим развитием Яффа была обязана, главным образом плантациям цитрусовых, заложенным в ее окрестностях, а также железнодорожной линии, построенной в 1894 году французской компанией и соединившей город с Иерусалимом. Из года в год эта линия перевозила до двадцати тысяч паломников, следовавших в Святой город.
Панорама, открывавшаяся перед путешественником с борта корабля, была весьма приятна для глаз, город живописно раскинулся по склонам прибрежных дюн. Впечатление, однако, быстро менялось, когда приезжий начинал карабкаться от берега к центру города по крутым, извилистым улочкам. Дома были жалкие, лишенные какого бы то ни было стиля, а понятия чистоты и санитарии попросту не существовало. Древних достопримечательностей не было в помине. Не осталось и следа от легендарной скалы, к которой некогда была прикована прекрасная Андромеда, дочь Кассиопеи, отданная на растерзание морскому чудовищу, но спасенная Персеем. Гавани, откуда отплыл корабль пророка Ионы, тоже не существовало более. Поэтому туристы в Яффе не задерживались, и я тоже остановился лишь на несколько дней, которые провел на северной
окраине Яффы, в Тель-Авиве.Мне довелось встретиться и много беседовать с главой сионистского поселенческого бюро, доктором Руппином и его коллегами. Я посетил Англо-Палестинский банк, осмотрел женскую школу, основанную моим другом Я.М. Файнбергом (тоже сибиряком, уроженцем Иркутска), и "Герцлию" — первую гимназию с преподаванием на иврите, строительство которой только что закончилось. Затем я продолжил свой путь в Иерусалим.
От Яффы до Иерусалима всего около семидесяти километров, но поездка поездом заняла четыре часа. Сначала железнодорожная линия тянулась долиной, среди живописных садов, потом запетляла, взбираясь на Иудейские горы, пока, наконец, не уперлась в Иерусалим — на высоте восьмисот метров над уровнем моря.
Как только я прибыл в этот волшебный и древний город, я, не теряя ни минуты, отправился его осматривать. Он был замечателен и разнообразен. В те времена город не был поделен на старый и новый — по той простой причине, что нового города еще не существовало. И никакие границы еще не делили его — путешественник мог без всяких затруднений осмотреть все исторические места, священные для евреев, христиан и мусульман, — гробницы праотцов в Хевроне, церковь Рождества Христова в Вифлееме, церковь Успения, Стену Плача, мечети Омара и Аль-Акса. В Иерусалиме проживало тогда около девяноста тысяч человек, в основном евреи. Мусульман было примерно двенадцать тысяч. Среди христиан доминирующее положение занимали грегорианцы. Большинство евреев принадлежали к ортодоксальной общине, существовавшей на деньги, поступавшие из диаспоры. Ортодоксы носили длинные черные лапсердаки, подпоясанные кушаками, и круглые шапки, отороченные мехом.
Но уже в те времена в Эрец-Исраэль появились евреи нового склада, получившие современное по тому времени образование — рабочие и интеллигенция, покинувшие Россию после погромов. Наступление реакции вслед за революцией 1905 года подстегнуло эмиграцию еврейских переселенцев в Эрец-Исраэль. Тогда же сформировались два направления рабочего движения с определившимися идеологическими платформами: движение "Поалей-Цион" с лидерами Бен-Гурионом и Бен-Цви и движение "Цеирей-Цион" - его участники не были сторонниками социалистических идей. У тех и других в Яффо были свои центры, помещавшиеся в местных маленьких гостиницах. И уже в те дни социал-демократическое движение разделилось на две фракции: правую во главе с Бен-Гурионом, программа которой была принята на съезде в Рамле, и левую с "русской" программой, составленной еще за морем. Уже тогда выходила нелегальная рабочая газета. Но Гистадрута, занимающего сейчас значительное место в жизни Государства Израиль, тогда не существовало, Только в двадцатых годах оба движения социал-демократов объединились и создали влиятельную рабочую организацию.
У большей части иерусалимских древностей нет ясного исторического происхождения, и связанные с ними предания более или менее сомнительны. Зато извилистые улочки Старого Иерусалима, куда с трудом проникает солнце, сводчатые перекрытия, превращающие весь город в одно гигантское здание, очаровывают каждого путешественника своим неподдельным своеобразием и прелестью старины. Пройти здесь могут только пешие да ослики. Иерусалим совершенно не похож на древние кварталы Рима или Афин.
Всякий, кто проходит по этим каменным мостовым, невольно ощущает, что Иерусалим на целые тысячелетия старше самых древних городов Европы.
Жемчужина города — Харм-эль-Шериф, именуемая также мечетью Омара. Но построена она лет через сто после смерти султана Омара. В сущности, это и не мечеть в общепринятом смысле слова, а грандиозный купол над священным камнем, с которым связаны древние предания — иудейские, христианские и мусульманские. Ибо святость Иерусалима предшествовала его покорению евреями, и царь Давид совершал здесь жертвоприношения, прежде чем сын его Соломон воздвиг Храм. Но и Второй Храм, и дворец Ирода были возведены на том же самом месте ввиду особой святости камня, на котором, согласно еврейскому преданию, свершилось жертвоприношение Исаака и с которого, по верованию мусульман, взошел на небо Магомет. И римляне, разрушившие Храм, построили здесь роскошную базилику в честь Юпитера. Когда страной завладели мусульмане, они воздвигли тут великолепную мечеть, а в эпоху крестоносцев эта же мечеть превратилась в христианскую церковь.
Уже во время путешествия по Средиземному морю я наметил себе расписание на три недели моих поездок по Эрец-Исраэль. Я решил сперва осмотреть древние города и исторические места, а затем посвятить большую часть времени двум вопросам, которые меня особенно занимали. Во-первых, я хотел провести рекогносцировку Мертвого моря с окрестностями и собрать образцы, чтобы определить перспективы добычи минеральных солей из его вод. Во-вторых, я хотел ознакомиться с системой образования в стране. Это меня интересовало, поскольку мой отец много занимался вопросами просвещения. В 1920 году во всем Баргузинском уезде имелись одна казенная основная школа и два сельских училища, где обучали грамоте. Отец открыл в селах несколько школ для крестьянских детей, а в самом Баргузине — еврейскую школу. Он также заботился о нуждах этих школ. Отсюда и мой интерес к вопросам образования, которым власти внимания не уделяли. Я решил осмотреть начальные школы, существовавшие тогда в Эрец-Исраэль.
В Иерусалиме я посетил одного молодого человека, о котором мне рассказали, что он незадолго до моего приезда основал вместе с несколькими товарищами ивритскую гимназию. То была первая в городе средняя школа. Гимназия помещалась в нижнем этаже старого жилого дома в квартале Зихрон-Моше. Дом был маленький и запущенный. Несколько устарелых карт - вот и все, чем располагала школа; учебников не было вовсе.
Во время моего визита к молодому педагогу меня представили юной девушке, также участвовавшей в основании учебного заведения. В 1908 году, когда они открыли школу, у них было всего четыре ученика -два мальчика и две девочки. Правда, в Иерусалиме имелись и другие преподаватели, были и родители, готовые послать своих детей в гимназию, но средств на содержание штата учителей не хватало.
Этот педагог-энтузиаст, приехавший в страну за четыре года до нашей с ним встречи, был Ицхак Бен-Цви, ныне президент Государства Израиль (1952-1963). Его супруга, Рахель Янаит, активно работала на поприще сельскохозяйственного образования, а также в женском рабочем движении и в партии "Поалей-Цион". С момента приезда в Эрец-Исраэль в 1908 году она обрела широкое поле деятельности в партии "Поалей-Цион", редакциях рабочей прессы, организации женских сельскохозяйственных училищ, преподавании и других областях.
Осмотр окрестностей Мертвого моря оказался затруднительным. Мусульмане Палестины были взволнованы появлением английской археологической экспедиции, которая производила раскопки в районе Иерусалима. Кто-то распустил слухи, будто экспедиция ведет подкоп под священную мечеть Омара и собирается ее взорвать. Властям пришлось выставить полицейские посты у английского консульства и контор британских граждан. Проживавшие в Иерусалиме англичане остерегались выходить на улицу. Полиция опасалась, как бы и меня не приняли за англичанина, и поэтому заявила, что выдаст мне разрешение на поездку к Мертвому морю только в том случае, если я найму телохранителей.
Имелись и опасения другого рода. Я был наслышан об агрономе Ааронсоне, участвовавшем в экспедиции Бланкенгорна, и хотел с ним познакомиться. Наша встреча состоялась как-то вечером в маленьком иерусалимском ресторанчике. Когда я рассказал ему, что собираюсь спуститься к Мертвому морю, он тотчас посоветовал отказаться от этого плана. По его словам, для северянина вроде меня ехать в это время года (дело было в июне) к Мертвому морю означало рисковать жизнью. Ааронсон предупредил меня, что в окрестностях Мертвого моря свирепствует малярия. Однако мое путешествие в Эрец-Исраэль было задумано именно ради знакомства с Мертвым морем. Поэтому я не мог уступить уговорам Ааронсона. Назавтра я сел в конную повозку, называвшуюся "дилижансом", и в сопровождении данного мне властями вооруженного полицейского покатил в Иерихон. Дорога, по которой я ехал, была проложена в 1898 году по распоряжению султана Абдул-Хамида в связи с визитом кайзера Вильгельма, выразившего желание спуститься к Мертвому морю (это был тот самый визит германского кайзера, во время которого он встретился с доктором Герцлем).
После четырех часов езды мы достигли Иерихона, расположенного метров на 300 ниже уровня моря, в двух километрах от горы Каранталь, с которой связано предание о Христовом посте. На вершине горы стоит монастырь. У ее подножья бьет ключ. От стены хана-анейской крепости, рухнувшей в эпоху Иехошуа, не осталось и следа. Не нашел я там и следов роскошного дворца Ирода, а также воспоминаний о Клеопатре, получившей от Антония в дар "град финиковых пальм" и продавшей этот город царю иудеев. В 1911 году в Иерихоне было лишь несколько десятков домов и около тысячи жителей, но его здоровый, жаркий и сухой климат и богатая растительность сохранились прежними.
В Иерихоне спор с представителями власти по поводу выдачи мне разрешения спуститься к Мертвому морю и особенно в Неби-Муса, стоящей на холме близ иерусалимского тракта, возобновился. В конце концов, я настоял на своем. Переночевав в Иерихоне, с восходом солнца я направился к берегу Мертвого моря.
Вид моря и окружающий ландшафт повергли меня в состояние шока. Мне приходилось бывать во многих заброшенных и пустынных местах, но ничего подобного я никогда в жизни не видел. Мертвое море — это широко раскинувшееся озеро, зеркало его неподвижных вод отливает зеленью. Сердце у меня сжалось от этой задумчивой красоты. К западу лежат Иудейские горы, пепельные в часы летнего утра, а к востоку, в Трансиордании, — горы Моава, меняющиеся в цвете ежечасно, от восхода солнца и до заката, когда в них вспыхивают алые блики, напоминающие "альпийское пылание" в горах Швейцарии. Длина Мертвого моря -80 километров, ширина — семнадцать. Оно расположено на 392 метра ниже уровня моря (к 1980 году уровень Мертвого моря понизился приблизительно еще на 5 м), а глубина его достигает 400 метров. Это самая глубокая впадина на суше Земного шара. Всякий, кто туда попадает, начинает ощущать разницу в давлении. К этому добавляется палящий летний зной.
Я осмотрел северные берега моря, замерил удельный вес воды в разных местах и температуру воздуха и воды, чтобы установить возможность сооружения вдоль берега испарительных бассейнов. Замерил я также скорость течения в месте впадения в Мертвое море Иордана, поскольку для процесса добычи минеральных солей очень важно поступление пресной воды. Я осмотрел также пространства между Мертвым морем и Иерихоном в поисках залежей серы, которые упоминались в докладе Бланкенгорна.
На следующий день, после продолжительного совещания с местными чиновниками, я поехал утром в Неби-Мусу — верхом на лошади, в сопровождении двух вооруженных полицейских. Эта поездка была необходима, так как я хотел осмотреть битумные пласты, описанные Бланкенгорном: битум мог послужить топливом в определенных производственных процессах, связанных с добычей минеральных солей. В стране, лишенной угля и нефти, чрезвычайно важно было найти какой-то иной источник дешевого топлива.
Закончив рекогносцировку, я тихо и мирно возвратился в Иерихон. Вопреки мрачным предсказаниям, я на всем пути не встретил ни единой живой души. Традиционное празднество, которое устраивается в Неби-Мусе ежегодно и длится целую неделю, приходится на апрель; я же застал там лишь несколько караульных, охранявших постройки.
Забрав с собой образцы битума и воды из Мертвого моря для анализов и экспериментальной работы, я тем же путем вернулся в Иерусалим. Из Иерусалима на конной повозке я отправился в Галилею, мельком осмотрел несколько поселений, основанных бароном Ротшильдом, покатался на лодке по Генисаретскому озеру и немного побыл в Тверии, где дома напоминают мозаику, поскольку сложены из черного базальта, скрепленного белым цементом.
Одну ночь я переночевал в поселении Мигдал на берегу Генисаретского озера в качестве гостя управляющего Глинкина. Я знал его еще со времен моей юности, когда он был студентом-сионистом в Лейпциге, и был рад снова его повидать.
Глинкин утверждал, что Мигдал — это самое лучшее место в мире, где только можно поселиться. На самом же деле ночь была до того душной, что нам всем пришлось лечь спать на крыше. Но тут не было покоя от комаров и мошкары. Глинкин притащил из дому сетку — прикрыть лицо — и перчатки на руки. Я не позавидовал ему, живущему в столь "дивном месте".
Утром Глинкин показал мне громадный желтый плод и посетовал, что такие красивые и сочные плоды несъедобны, поскольку слишком кислы. То был грейпфрут, который занимает сегодня в экспорте Государства Израиль почетное место. В те времена никому не приходило в голову употреблять его в пищу.
Из Мигдала я поехал в Хайфу, чтобы после ее осмотра сесть на корабль, который отвезет меня в Египет, а затем назад в Европу.
Сегодня в Хайфе жизнь бьет ключом, полно промышленных и торговых предприятий, и ее порт -один из самых прекрасных на Средиземном море. Но в те времена все ее население составляло около 23 тысяч человек. Половина жителей были христиане, среди которых преобладали немцы, построившие для себя отдельную колонию на полпути между городом и горой Кармел, Тогда эта колония находилась за границами Хайфы, и на горе стояло лишь несколько домов. Главным среди этих построек был монастырь кармелитов с несколькими сотнями монахов; в год моего приезда закончилось его расширение на средства, пожертвованные набожным итальянским филантропом. В этом монастыре Наполеон разместил на лечение своих солдат, раненных при осаде Акко в 1799 году. На горе была также маленькая немецкая колония "Морской Кармел" и еще около двадцати частных домов.
На склоне горы полным ходом шло строительство Политехнического института, обращенного фасадом к Хайфскому заливу. Деньги на его постройку выделило еврейское общество "Эзра" в Германии. Я вернулся в Европу тем же маршрутом, каким приехал. Маленькое суденышко привезло меня из Хайфы в Порт-Саид, оттуда я направился в Женеву, а затем - в Москву, откуда транссибирская железная дорога доставила меня в Иркутск. Дорога уже несколько лет как была закончена и теперь аккуратно функционировала. Раз в неделю ходил экспресс, на котором я доехал до Иркутска с большим комфортом. Поездка из Москвы в Иркутск длилась семь суток. Впечатления от путешествия в Эрец-Исраэль занимали меня и после возвращения в Сибирь, и я немедленно приступил к опытам с привезенными образцами воды и битума. Я привез также обильный материал относительно трансфертных условий, рабочей силы и других вопросов, связанных с моими планами. Возникшая у меня идея добычи минеральных солей на Мертвом море начала обрастать плотью, но ее осуществление я вынужден был отложить, так как меня одолели другие технические замыслы, требовавшие полной отдачи сил и времени.